Стрит-арт в Иркутске: интервью с уличным художником Степаном Шоболовым, изображающим Иркутск после апокалипсиса

Как жители Иркутска реагируют на ваше творчество?

К моему удивлению, очень хорошо. Бабушки, дети — да все останавливаются, хвалят. Но одной бабушке и какому-то пьяному чуваку мои работы не понравились. Пьяный сказал, что это уродство. Я начал слегка иронизировать, расспрашивать, добиваться какой-то критики, мне было интересно его мнение, а он просто извинился. Бабушка просто сказала, что не понимает, в чем смысл моей работы и зачем она. Я пытался с ней поговорить, объяснить, что сюжет не обязательно должен быть явным, ведь это сюрреализм.

Бывало, и нападали на нас, угрожали, кричали, что разобьют лицо, но все обычно заканчивалось хорошо. Если таких людей отвлечь хотя бы на секунду, сказать им: «Подождите, посмотрите хотя бы», — они поглядят внимательнее и окажется, что вроде работа и не*** [неплохая]. Говорить, что они быдло, — это упрощение. Все намного сложнее. Возможно, это какие-то древние инстинкты: первое, что надо сделать при встрече с неизвестным, — встревожиться, проявить агрессию как средство самозащиты. Это попытка завуалировать страх. Трудно винить человека. Может, я тоже найду свой страх и буду по-своему бояться и проявлять агрессию.

Следите ли вы за реакцией в интернете?

Да, время от времени. Я люблю лайки и комментарии хейтеров — чуваков, из которых прямо льется желчь. Они печатают здоровые «портянки», спорят с другими. Мой любимый отзыв от одного очень умного чувака и хорошего тролля. Он написал, что мои работы — философия пятиклассника, мысли «либерашки». Вот подборка моих любимых комментариев.

У меня есть, образно говоря, политическая подборка. Был такой период, вспышка образов, которые я просто фиксировал. Было забавно читать под этими довольно мрачными работами комментарии, типа «вау, круто», «шикарно», «восхитительно». Такое ощущение, что, там были нарисованы солнышко и озеро Байкал, а не слизни и кресты.

Как вы придумываете сюжеты?

Есть фундаментальные вещи: религия, наука. Я фанат ученых, особенно математиков. Они такие же непонятные для меня, как, например, художники — для обывателя. Математики работают с абстракциями. Когда рисую, я понимаю, что все это математика. На холсте я определенным образом располагаю все предметы, сверяю детали. Очень круто видеть все это в цифрах, потому что измерения — соподчиненность пропорциям — это основы рисунка. У меня эти основы вовлекаются в какие-то штрихи.

Религия чем-то похожа на искусство, там столько же безумия. Иногда просто удивляешься тому, во что и насколько сильно могут верить люди. Например, саентологи верят, что их души выпущены с большого космического корабля, они заперты в человеческих телах, им нужно вернуться на свой большой космолет.

Некоторые вещи я сам себе не могу объяснить — это поток мыслей. Я просто постоянно над этим работаю, рисую, придумываю эскизы. Как и в любой творческой профессии, бывают и прозрения, но чем меньше будешь работать над собой и своими навыками, тем меньше будет идей. Главное — их проговаривать и записывать. Я раньше делал наброски, но это отнимало очень много времени и энергии, поэтому я перешел на заметки. В тысячу раз удобнее хранить свои идеи в одном файле. Набросков было так много, что я собирал из них целые пакеты. До сих пор храню дома эти пачки листовок.

Отношения с властью

Вы договариваетесь с городскими властями о граффити?

Когда-то давно, когда появились первые граффити, представители администрации собирали «круглые столы» с художниками, пытались договориться, но в итоге все наши работы превращались в заказ. Нам выделяли несколько стен. Мы рисовали то, что никого не беспокоит, безликие картинки: Байкал, нерпы. Я просто нарисовал деревянный Иркутск. Такая лайтовая, ни к чему не обязывающая, но в целом интересная работа.

На месте Лампаса Покраса, чью работу в Екатеринбурге недавно почти закатали в асфальт, вы бы стали переделывать свою работу?

Думаю, было бы интересно оставить часть работы под асфальтом. У Покраса же до этого был подобный случай, когда они с Андреем Бергером создавали стрит-арт в поддержку велодвижения на одном из московских зданий. Какой-то вандал просто взял и перекрыл мурал кислотно-зеленым смайлом. Но ребята подошли к этому нестандартно — запустили мерч. Это клево.

А с полицией бывали проблемы?

Когда мы рисовали в центре, нам постоянно попадалась одна и та же вечно недовольная женщина. Мы рисовали днем на каком-то помятом гараже, ни от кого не прятались, включали музыку и тусовались. Каждый раз она ругалась, говорила, что вызовет полицию. К счастью, она приходила именно тогда, когда мы заканчивали работать, поэтому мы просто уходили. Однажды полиция все-таки успела приехать: мы над над этим смеялись, женщина бегала, визжала, полицейские смотрели то на нас, то на женщину, не понимая, что вообще происходит.

В общем, женщина заставила полицейских посадить меня в машину, чтобы везти в участок. Спойлер: до участка я так и не добрался. Сказал полицейским, что забыл рюкзак, а я действительно его забыл, вышел из машины и больше туда не возвращался. Полицейские уехали. Женщина продолжала орать, что всех нас посадит.

Как обстоят дела со стрит-артом в других странах?

Я знаю, что в Европе чуть посвободнее. С другой стороны, там все сильнее регулируется, людям дают реальные сроки. Я делал стенки в Монголии и Польше. В Монголии ко мне подбегали, ругались на монгольском, но я ничего не понимал, поэтому продолжал рисовать дальше. В Польше мы ходили на спот, где рисуют местные граффитчики-райтеры, мне сказали, что я могу перекрыть работу какого-то начинающего парня, поэтому, к счастью, никто не ругался.

Если бы администрация города Иркутска дала согласие на оформление, что бы вы нарисовали?

Что-нибудь такое, что напоминало бы людям, чем они занимаются в своих кабинетах. Как пример, история с «Герникой» Пикассо в ООН. Картину накрыли синим холстом, объяснив, что нейтральный фон больше подходит для интервью. Довольно символично, что репродукция стала мешать телевизионщикам, когда началась подготовка к войне против Ирака. Я бы еще все гипертрофировал и сделал максимально жестко, чтобы люди на государственных должностях, приходя на работу, пытались показать, что они не такие, какими бы я их нарисовал: грузные и довольные своими зарплатами жулики. Если бы я был власть имущим, я бы, конечно, проводил эксперименты, — ведь это же интересно. Даешь людям полную творческую свободу, смотришь, во что это выльется.

Стрит-арт в Иркутске

Как представители академического искусства относятся к граффитчикам?

Я сталкивался с негативом со стороны академических художников, но, опять же, я считаю, что это полное следствие внутренней цензуры. У меня классическое художественное образование, я состою в союзе художников. Мой отец — художник, я учился и преподавал в художественном училище, в общем, знаю, как работает эта «творческая кухня».

Все художники, с которыми я ездил на Ольхон на пленэры (рисование на открытом воздухе. — Прим. ред.), негодовали, что я рисую на кораблях. Это говорит об ограниченности мышления, причем у людей, которые называют себя художниками. Парадокс в том, что они продолжают традиции импрессионизма и постимпрессионизма. Импрессионисты, которые ходили по публичным домам, злачным заведениям, рисовали проституток, — это были панки своего времени. Поль Гоген — один из первых «блогеров-путешественников», который поехал на Таити ради своих фантазий. Нынешние художники забыли, что за искусством стоят бунтари, экспериментаторы и нонконформисты. Что такое для художника можно и нельзя? Я считаю, если человек называет себя художником, это значит, что он способен на эксперименты. Стрит-арт — более свободный вид творчества.

В Иркутске есть арт-сообщество?

Я всегда сторонился подобных сообществ, поэтому знаю только свое поколение, людей, которые рисовали чуть раньше, чем я, и тех, кто начал рисовать чуть позже, — грубо говоря, третье поколение. Потом была волна бомбинга, там тоже нескольких ребят знаю. Мы проводили выставку «Chromateque», где пытались показать какой-то срез творчества. Там я для себя открыл несколько новых имен, познакомился с интересными ребятами. Это такое маленькое комьюнити сильно провинциального городка.

Можете кого-нибудь выделить из молодых Иркутских граффитчиков?

Мне очень нравится художник ee24.e. Он шьет свои авторские носки, делает ковры, картины из пластилина и альбомы прикольные. Есть еще один чувак, Вячеслав Сизых, ему уже под полтинник, он до сих пор такой нефор, старый рок-н-рольщик, битломан, один из первых рисовал граффити: Джима Моррисона из THE DOORS. После него начали рисовать Боря Карташов с Максом — они тоже одни из первых иркутских граффитчиков. Я начинал рисовать с ними. Но самым главным моим другом и творческим напарником был Антон Чернов. К сожалению, он погиб в автокатастрофе.

Молодые художники остаются в Иркутске?

В целом, нет. Некоторые мои одногруппники уехали в Санкт-Петербург, знакомый по училищу Вася Каптырев тоже уехал туда, но потом вернулся. Он вообще монстр, очень крутой чувак. Если честно, и я при первой же хорошей возможности уеду. Я сам переехал из Усть-Илимска лет в 15 учиться. Это был переломный момент в моей жизни. Усть-Илимск остался в прошлом, он не стал мне родным, как и Иркутск. В Усть-Илимске много классных художников, творческих ребят, которые переехали в Иркутск. Там создавали благоприятные условия для художников, открывали мастерские, в которые съезжались мастера со всей России и Белоруссии.

Почему-то, каждый раз, когда я представляю будущее Иркутска, я не вижу себя в нем. Хоть у меня здесь семья, мастерские, Ольхон. Хочу, чтобы он был для меня комфортным и приятным, как некий город мечты. Но он таким не является. Он шероховатый. Не могу собрать до конца его образ.

Иркутск мне нравится утренним: пустынные улицы без людей, легкий ветерок, из-за угла летит пакетик. Так и родился пост-апокалипсис. Сначала я начал топить Иркутск, потом засыпать его песком и окутывать лианами. В общем, проводить различные творческие эксперименты.

Может ли Иркутск стать городом притяжения для творческой молодежи из других регионов?

Да, у нас есть Байкал. Нужно делать на нем резиденции, творческие фестивали. Тот же Ольхон — там столько объектов для рисования, Например, крутой заброшенный рыбзавод. В прошлом году сотрудничал с Портом Ольхон, я там работал в довольно лояльных для творчества условиях. Я общался с начальством порта. Была идея привезти каких-нибудь известных чуваков, потому что они сюда с удовольствием поедут, стоит только написать. Художники — это не рок-звезды, у них не такие [огромные гонорары]. Они топят за идею.

А на стрит-арте можно зарабатывать или он может быть только некоммерческим?

Первые граффитчики уже выставлялись в галереях, зарабатывая на этом феноменальные деньги. Галереи, музейщики, пиар-менеджеры — они всегда рядом и ждут своего нового Бэнкси.

В идеале, надо избрать один путь. Я стараюсь разделять коммерцию и творчество. В этом есть противоречие — запоминаются какие-то коммерческие наработки, они влияют на творчество. В идеале хотелось бы от этого уйти. Я стараюсь, каждый год делаю небольшие шаги [чтобы полностью уйти в творчество], но понимаю, что надо сделать один и большой шаг. Я советую многим художникам: не пытайтесь найти баланс, он практически недостижим. По-хорошему, надо уходить в полное творчество, остальное приложится. Деньги могут все испортить.

Есть коммерческие проекты, где я не стараюсь топить в индивидуальность, просто зарабатываю на этом деньги, например последний проект, в торговом центре «Бум» в кафе «Cake home». В гостинице, оформленной талантливым дизайнером в определенном стиле, где человек хочет просто отдохнуть, не стоит рисовать своих инопланетян, психодел.