11.06.2019 15:05
11.06.2019 15:05
Анна Швыркова
В 2016 году журналист Антон Красовский учредил некоммерческую организацию «СПИД.Центр», которая в апреле открыла свой первый региональный филиал в Нижнем Новгороде. Сейчас «СПИД.Центр» помогает ВИЧ-положительным людям — рассказывает о жизни с ВИЧ, профилактике, способах лечения и мифах, которые окружают болезнь. В конце мая Красовский вместе со съемочной группой телеканала RT приехал в Иркутск. Мы поговорили с ним о том, есть ли в России эпидемия ВИЧ, почему нельзя верить показателям, которые публикует Минздрав, и в чем основные проблемы с профилактикой ВИЧ в Иркутской области.
— Зачем вы ездили в Иркутск?
— Мы вместе с каналом RT, у которого довольно большая русскоязычная аудитория, делаем совместный интернет-проект «Эпидемия» — цикл документальных фильмов.
— Кто должен увидеть этот проект в первую очередь — активисты, политики?
— У меня нет задачи сделать проект для того, чтобы его увидел президент Владимир Путин, премьер-министр Дмитрий Медведев или вообще хоть кто-то. Мне не интересно, увидит ли это губернатор Иркутской области, — я даже не знаю его фамилии. Я вообще не думаю о зрителях — чем больше ты думаешь о зрителях, тем хуже все получается. Я хотел, чтобы у нас был набор видеоматериала, из которого получится документальный фильм. Не все, что мы сняли в Иркутской области, туда попадет. Я просто хочу зафиксировать небольшую часть того, что связано с эпидемией ВИЧ в России.
— Съемки в Иркутске получились?
— Что-то получилось, что-то — нет. По разным причинам — люди неинтересные, контакт не получилось наладить. Документальные фильмы вообще снимают не так, их снимают дольше. В Иркутске мы сделали небольшой сюжет. Думаю, выйдет два 15-минутных ролика.
Никаких особых впечатлений у меня нет. Я увидел абсолютно депрессивный, некрасивый, неприятный город, на который наплевать всем, включая его жителей. Поэтому я приезжаю в Листвянку и вижу, что место с красивейшей природой выглядит как строительный рынок. Это проблема местных властей.
— РБК в марте со ссылкой на территориальные органы статистики писал, что Иркутская область — вторая в стране по смертности от ВИЧ, ее обогнала только Кемеровская область.
— Я не знаю, что там со статистикой по ВИЧ в Иркутской области и как именно они подсчитывали. Эпидемия ВИЧ в любом случае везде, по всей России. Эпидемия — это когда какой-либо микробной или вирусной инфекцией заболевают больше двух человек. В России живет больше миллиона людей с ВИЧ, поэтому эпидемия в Иркутской области, Калининградской, Московской и всех остальных. Региональный Центр СПИД в Иркутске говорит, что у них падение показателей, а я в это не верю. При этом я не обвиняю их в какой-то лжи. Просто федеральный Минздрав требует занижать реальные цифры. Это проблема не Иркутска, а главы Минздрава Вероники Скворцовой.
Минздрав отказывается признавать масштаб проблемы, он боится слова «эпидемия». Почему? По одной простой причине: эпидемия ВИЧ — в России не единственная и не самая страшная эпидемия. В России эпидемия гепатита С, там больных просто никто не считает. По тем же алгоритмам, по которым рассчитывается реальное число ВИЧ-инфицированных, в России сейчас гепатит у 10 млн человек.
Сколько в России людей с ВИЧ
По данным Минздрава, ВИЧ больны около 896 тыс. россиян. По данным Роспотребнадзора — более 1 млн, а еще 0,5 млн, скорее всего, больны, но не знают об этом. Минздрав ВИЧ-инфицированными считает только тех, кто пришел с паспортом и СНИЛС и встал на учет. Далеко не все это делают, поэтому возникает разница между данными Минздрава и Роспотребнадзора, говорил глава ВИЧ-центра при ЦНИИ эпидемиологии Роспотребнадзора Вадим Покровский.
— По каким алгоритмам?
— Есть специальные программы, например «Спектрум», которые алгоритмически рассчитывают примерное количество людей с различными заболеваниями. Еще в России эпидемия туберкулеза. Не просто туберкулеза, а резистентных форм, — они не лечатся никакими лекарствами. Сейчас 20% больных туберкулезом в России нельзя вылечить. За десятилетия, пока проблему игнорировали, эпидемия туберкулеза стала неконтролируемой. Эти эпидемии — просто результат халатности. Мало ли что там говорит Минздрав, Минздраву нужно как-то выживать — это же они виноваты, они собственными руками это устроили. А в Иркутске ситуация неподконтрольная в первую очередь потому, что Сибирь — это регион размером с Африку. Условные Иркутск и Братск живут совершенно отдельно друг от друга. На такой огромной территории важно жить вместе, а русские люди атомизированы, они сами по себе.
— Я смотрела статистику на сайте областного Центра СПИД, там сказано, что больше всего ВИЧ-инфицированных — люди в возрасте от 30 до 39 лет.
— Я не знаю, что рапортует областной центр, я не читаю эти рапорты. Существуют сводные статистические данные по стране, и по этой статистике в России большинству ВИЧ-инфицированных в России нет 30 лет. Это значит, что после 30 и тем более после 40 лет такие люди умирают. Я не знаю, как с этим обстоят дела в Иркутске. Вся статистика в Иркутске заключается в том, что они эту статистику подтасовывают. Это не проблема областного Центра СПИД, это проблема местных властей, местного Минздрава. Например, они увеличивают смертность от ВИЧ.
— Подождите, я думала, что число смертей от ВИЧ занижают.
— Я тоже так думал. Но им нужно занизить показатели по смертям от онкологических и сердечно-сосудистых заболеваний. Например, человек умер от рака, а в заключении будет написано, что от ВИЧ. Почему — просто потому что про ВИЧ ничего не сказано в майских указах президента. ВИЧ никого не интересует. Местные власти обязаны отчитываться по указам президента, а на всё остальное всем наплевать. Их волнует одно — может с них спросить Путин или нет. А Путин ни слова никогда не говорил про ВИЧ. Ни у кого нет цели специально завысить показатели по ВИЧ — их тоже занижают, но скрыть смерти из-за других причин важнее.
Майские указы нужны, чтобы президент поставил задачи. В нашей стране любая цель — и майские указы тоже — превращается в кампанейщину. Ты можешь ставить прекрасные цели — выстроить систему помощи онкобольным, построить онкоцентры. Но никого не волнует, каким образом эта цель будет достигнута. Люди, перед которыми ее поставили, понимают, что ее нельзя достичь. В США рак лечат. Технологий, которые есть там, в России не будет никогда. Наладить систему — невозможно, а отчитаться — всегда.
— Кто-то же должен это контролировать? Минздрав например.
— Веронике Скворцовой это вообще не интересно. Ее не интересует, будут ли люди жить, умирают ли они, в каких условиях они живут и умирают. Минздрав должен начать думать о людях, а не о начальстве. Проблема в том, что в России, как сформулировал политолог Глеб Павловский, нет государства, а есть система. Разница в том, что внутри системы все завязано на одном человеке: все зависит лично от него и все пытаются ему угодить. В государстве люди вынуждены обращать внимание на общественное мнение.
— Региональные власти — тоже часть системы.
— Конечно, и поэтому губернатор Иркутской области ориентируется на мнение одного единственного человека. Больше ничье мнение его не интересует. Только один человек может решить, останется губернатор губернатором или его посадят на 15 лет.
— В Иркутске сейчас проводятся акции, вроде автопробега против ВИЧ, на это выделены деньги из бюджета. Местные власти и Минздрав хоть как-то в процесс включены, им интересно, зачем этот автопробег вообще нужен, полезен ли он?
— Праздники, автопробеги, ленточки и прочее — это ерунда, которая не имеет никакого отношения к профилактике ВИЧ. Показуха. Они думают, что борются с ВИЧ. Это тоже чушь, придуманная Минздравом. Давайте автопробег устроим, машинку для тестирования на площади поставим. А вы где-нибудь видели статистику этих тестов? Она запредельная совершенно. Они видят эти цифры и ужасаются. И занижают их.
— На том же сайте регионального центра есть статистика — 81,5% заразились через половой контакт.
— Это неправда. Россия — страна, в которой наркопотребление является преступлением. Люди, которые в состоянии разговаривать с эпидемиологом, не скажут, что они заразились ВИЧ, потому что употребляли инъекционные наркотики. Так называемые эпидемиологические расследования в нашей стране не являются хоть сколько-нибудь достоверными. В моей медицинской карте написано, что я заразился половым путем от женщины. Все это — чудовищная ерунда.
И употреблять не стали меньше, просто наркотики в итоге приходят к инъекционным формам. Стимулятором мефедроном и даже кокаином в виде крэка начинают колоться, потому что это самый эффективный способ донесения любого наркотика. Стали меньше употреблять опиоидных наркотиков, чистый героин например.
— Но какая-то часть заражается половым путем, просто потому что люди игнорируют барьерную контрацепцию.
— Да, но неправильно говорить, что основной путь передачи — гетеросексуальные половые контакты. Не нужно врать самим себе — в России как был наркотический котлован, так и остался. Даже если произошло заражение через половой контакт, оно произошло, потому что кто-то сидел на мефедроне.
— То есть нельзя просто прийти и сказать: сейчас мы всех протестируем, закупим лекарства, раздадим презервативы и победим ВИЧ.
— Конечно. ВИЧ — это социальная проблема, проблема стигматизированного общества. Почему в США и других западных странах случился бум защиты прав ЛГБТ? Это напрямую связано с эпидемией ВИЧ. Просто сообщество неравнодушных людей боролось за то, чтобы людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией перестали ущемлять. Было бесконечное количество протестов. И теперь в США геи могут своевременно получать лекарства. Просто это удобная группа для лечения — они хотят жить и приходят лечиться. А наркозависимый не хочет лечиться. Он хочет колоться. Чтобы его заставить лечиться, его нужно снять с иглы. Чтобы это сделать, нужно сперва дать ему заместительную терапию, а потом — нормальные социальные условия. Ну вот сняли мы всех наркозависимых Слюдянки с иглы, а дальше-то что, куда они пойдут? Нужны заместительная терапия, программы переобучения. Если ты закрыл завод, на котором работали 30 тыс. человек, ты должен открыть что-то еще и дать работу этим 30 тыс. человек. У тебя есть целый город — и все эти люди должны чем-то заниматься. В России эту проблему не решает никто.
— У «Новой газеты» был репортаж из Иркутска — люди узнают о диагнозе ВИЧ и сами иногда не понимают, что с ними происходит. Кто-то до сих пор думает, что если он заразится ВИЧ, он умрет послезавтра или через год. Что врачи его обманывают, интернет обманывает.
— Проблема депрессивных регионов заключается именно в том, что там люди много думают, потому что им нечего делать. Государство должно проводить программы социальной реабилитации для бывших наркозависимых. Я не говорю, что на это нужно выделять бюджетные деньги, — нужно стимулировать бизнес, чтобы он это делал. Вот какой-то бизнесмен зарабатывает миллиард в год, потому что у него угольная компания в Кемерово. А в Кемерово тысячи человек сидят на наркотиках. И он ничего не делает, чтобы этим людям помочь. Я уверен, что таких людей нужно заставлять делиться. Потому что это не их деньги, а деньги людей, которые работают на их заводах и дышат этим. Отбирать, если они не хотят заниматься регионами, в которых заработали себе на дворцы в Лондоне, а сами в регионах не живут. Кто видел людей, которые вырубили половину тайги, чтобы сделать миллионы тонн туалетной бумаги и продать в Китай?
— А профилактикой кто в Иркутске занимается?
— Я не знаю, мне не показали. Я не видел, как местный Центр СПИД кого-то тестирует. Когда у тебя в Иркутской области примерно 800 тыс. человек так или иначе связаны с наркотой, довольно смешно тестировать геев, которых там два десятка. Как в Иркутске работают с наркопотребителями, я не знаю. Наверное, никак. Я видел пустой Центр СПИД, огромный дворец, несколько залов для заседаний. И ни одного больного.
Вместе с работником из местного Центра СПИД мы ездили в ЛГБТ-клуб. У них закуплены презервативы на деньги «Красного креста». Эти презервативы стоят под тумбочкой, то есть их даже не раздают. И такое по всей стране.
— А как должна выглядеть профилактика — надо рассказывать о ВИЧ школьникам на уроках?
— Сексуальное образование в школах — это не так важно, это не профилактика. Его может не быть. Профилактика нужна не в школах, а в уязвимых группах, которых в реальности две — это наркозависимые и геи. Наркоманов много, и они государству более-менее понятны. Но, как и с геями, профилактика не ведется совсем. Все НКО, которые занимались наркопотребителями, связаны с полицией либо уже закрыты.
— И если кто-то захочет вплотную заняться помощью геям, ему придется практически подпольно этим заниматься?
— Ему будет очень непросто, скажем так. Подпольно или не подпольно. В России любая активность на стороне ЛГБТ может трактоваться как нарушение закона.
Что говорят официальные данные об эпидемии ВИЧ в Иркутске
По данным Иркутский областной Центр СПИД за 2018 год, в регионе было выявлено 3414 новых случаев заражения ВИЧ (на 12,5% меньше, чем в 2017). Из случаев заражения 17% связаны с употреблением наркотиков, 81,5% людей заразились половым путем, в 1,5% случае — ВИЧ передался от матери (новорожденные). При этом 55,2% заразившихся — мужчины.
— На сайте вашего фонда говорится про концепцию «90-90-90». Что это за цифры?
— Существует такая общемировая цель — «90-90-90». Это значит, что 90% людей должны знать свой ВИЧ-статус, 90% из заболевших должны получать качественное лечение и 90% из тех, кто получает лекарства, должны достичь неопределяемой вирусной нагрузки.
В российских реалиях достичь последних 90% очень сложно. Особенно с учетом, что мы входим в эру резистентных форм. Вирус адаптировался, теперь людям нужны хорошие, очень дорогие лекарства, которых в России просто нет. Я видел больную, у которой есть схема лечения из четырех таблеток. И она говорит, что у нее нет четвертой таблетки, поэтому ей врачи разрешили пить только три. И именно по этой причине у нее разовьется резистентность, причем очень быстро. Что она будет дальше делать, чем лечиться, я не знаю. Поэтому вторые 90% очень важны, а фармацевтические компании проводят массу исследований и каждый год выводят на рынок новые лекарства. В России их нет, не существует.
— Почему их нельзя просто закупить?
— Российский закон требует, чтобы государство закупало все самое дешевое. Есть список ЖНВЛП (жизненно необходимые и важнейшие лекарственные препараты. — Ред.), но торговых наименований там нет — только названия действующих веществ. Государство по закону должно закупать действующие вещества. И получается набор плохих или очень плохих лекарств. Например, в Иркутске работает компания «Фармсинтез», она выпустила партию антиретровирусного препарата «Ретвисет», который плавился в руках. Они сделали жидкую форму вместо сухой, целую партию. Таблетки можно было хранить только в холодильнике, а пить их нужно 2 раза в день. То есть человек выпил таблетку дома и вторую ему нужно взять с собой. Он кладет таблетку в карман или сумку, а она превращается в жидкость. Партия была на несколько млн пачек, люди в разных городах получали такие таблетки, и все они поступили через федеральные закупки.
— Есть тысячи ВИЧ-диссидентов, которые считают, что те самые западные компании, которые выпускают дорогие работающие лекарства, придумали ВИЧ и зарабатывают на «больных». ВИЧ-диссидентство — это серьезная проблема?
— Я не знаю, сколько в России ВИЧ-диссидентов, ВИЧ-диссиденты — это не главная проблема. Я разговаривал со многими ВИЧ-диссидентами, в том числе в Иркутске, они будут в нашем фильме. Переубедить их невозможно. Они не представляют угрозы для общества. ВИЧ-диссидент представляет угрозу только в том случае, когда он управляет страной или Минздравом. Минздрав — это главный ВИЧ-диссидент России, и вот это проблема. При этом существование вируса они не отрицают, они отрицают масштабы и последствия. Это гораздо хуже. Лучше бы они, как бывший президент ЮАР Табо Мбеки, отрицали существование ВИЧ.
— НЕДАВНО ГЛАВВРАЧ ИВАНО-МАТРЕНИНСКОЙ ДЕТСКОЙ БОЛЬНИЦЫ В ИРКУТСКЕ ВЛАДИМИР НОВОЖИЛОВ СКАЗАЛ, ЧТО ТЕМА ВИЧ/СПИД НЕ МЕДИЦИНСКАЯ, А ЖИЗНЕННАЯ. НРАВСТВЕННОСТЬ, ВЕРНОСТЬ В СЕМЬЕ ДОЛЖНЫ ПЕРЕДАВАТЬСЯ ДЕТЯМ, И ТОГДА БУДУЩИЕ СЕМЬИ И ИХ ДЕТИ БУДУТ ЗДОРОВЫМИ И СЧАСТЛИВЫМИ. ЭТО ВЕДЬ ТОЖЕ ВИЧ-ДИССИДЕНТСТВО?
— Это просто идиотизм. Может, он и рак лечит отваром кротовьих когтей. Проблема не в нем, а в том, что у нас на федеральном уровне гнут эту линию. Мы лечим ВИЧ верностью и иконами. Кажется, не помогают.
— ПОЧЕМУ Я ВООБЩЕ ЗАГОВОРИЛА ПРО ВИЧ-ДИССИДЕНТОВ — МИНЗДРАВ РАЗРАБОТАЛ ЗАКОНОПРОЕКТ ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ОТРИЦАНИЕ ВИЧ-ИНФЕКЦИИ…
— И я являюсь его оппонентом. Минздрав потратил много человекочасов на разработку законопроекта, вместо того чтобы помогать людям. Они писали бумажку, вместо того чтобы лечить людей.
— ЕСЛИ ТАКОЙ ЗАКОН ПРИМУТ, ОНИ НАЧНУТ ОТЛАВЛИВАТЬ ОБЫЧНЫХ, НЕИНФОРМИРОВАННЫХ ЛЮДЕЙ ВРОДЕ ТЕХ, КТО ОТКАЗАЛСЯ РАБОТАТЬ С ВИЧ-ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМИ ДЕТЬМИ В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ? ИЛИ ВИЧ-ДИССИДЕНТОВ, КОТОРЫЕ ПИШУТ КОММЕНТАРИИ «ВКОНТАКТЕ»?
— Да, безусловно. И сажать их или штрафовать. Они не хотят никого лечить, заниматься профилактикой, требовать разрешения использовать заместительную терапию для наркозависимых. Более того, Вероника Скворцова продолжит ездить в ООН и рассказывать там, что у России собственный подход в борьбе с наркопотреблением. В США, Китае, Чили, Аргентине, Бразилии, Финляндии, Гане, во всем мире — один подход, а у нас — свой собственный, за который топит Скворцова. Почему? Потому что ее статс-секретарь — бывший заместитель начальника Госнаркоконтроля (ГНК). Он никакого отношения к медицине не имеет. Скворцова говорила в ООН про этот особый путь. Потому что в глазах всей медицинской общественности это сумасшествие. Проблема не в том, что в Иркутске какой-то безграмотный врач что-то сказал, проблема в том, что такие вещи у нас говорят на государственном уровне.
— И В РЕЗУЛЬТАТЕ СЛУЧАЮТСЯ СИТУАЦИИ КАК В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ, КОГДА КТО-ТО ИЗ-ЗА НЕЗНАНИЯ БОИТСЯ БОЛЬНЫХ ДЕТЕЙ. ОНИ, ВОЗМОЖНО, ДАЖЕ В ИНТЕРНЕТЕ НЕ СИДЯТ, КАК ДО НИХ ДОСТУЧАТЬСЯ?
— Люди не обязаны знать все. Люди боятся ВИЧ-инфицированных везде — в Нижнем Новгороде, в Москве. Если им 100 раз сказать, что они не заразятся, это не изменится. Я был в Нижнем Новгороде, говорил с этими людьми. Они сказали: «Если вас посадят в комнату с коброй и скажут, что у нее вырваны зубы, страх-то у вас останется». Я могу это понять. Это вопрос частоты коммуникации — в США люди болели ВИЧ на глазах у всей нации. На глазах у всей нации произошел переход от неизлечимой болезни к вполне себе контролируемой и не самой страшной. В России этого нет.
В Нижнем Новгороде администратор базы отказалась стирать белье, на котором спали дети. В случае с теми детьми ВИЧ вообще никак не передается, это дети от 2 до 12 лет. Они пьют терапию и никакой угрозы вообще не представляют. ВИЧ передается тремя способами — через кровь, через половой контакт и от матери к ребенку. Он точно не передается через все остальное. У такого ребенка вирус остался в резервуарах, внутри кишечника и костного мозга.
— При этом вы недавно открыли филиал в Нижнем Новгороде. То есть бороться с ВИЧ в регионах все-таки можно?
— Да, филиал уже работает. Если бы я считал, что ничего нельзя сделать, я бы давно уехал в Лондон.
— И чем этот филиал занимается?
— Тем же, чем московский «СПИД.Центр». Это коммьюнити с группами поддержки, с лекциями, с участием в каких-то городских мероприятиях. В регионах по всей России мало НКО. Есть НКО, которым очень охотно выдают деньги, — связанные с детьми например. Государство поощряет все, что связано с детьми. Есть НКО, которые занимаются ВИЧ-положительными детьми и даже гранты какие-то получают. И мне могут дать деньги. Я просто не хочу брать эти деньги, потому что это будет связано с кучей обязательств. Я возьму эти 78 тыс. рублей, и меня замучают проверками. Меня и так проверяют, но я не хочу, чтобы это было постоянно
ВИЧ же почти никто не занимается, потому что это очень сложно. Сложно работать с наркоманами. Работой с ЛГБТ никто не занимается. Тяжело, но мы что-то делаем, может, что-то поменяется.
— Почему государству, раз тема ВИЧ ему кажется неприятной и страшной, просто не дать денег НКО?
— Государство может дать деньги, но вы посмотрите на суммы грантов: это небольшие суммы, любой грант меньше годового бюджета нашего фонда. Нам содержание сайта обходится дороже. И государство вынуждает крупные компании с госучастием поддерживать близкие по тематике фонды. Таких фондов мало — это дети, спорт, с недавних пор — паллиативная помощь, и то немного.
— Ладно, но есть крупный бизнес, который мог бы вам помочь по своей инициативе.
— Нам — никогда. Никогда не было никаких предложений. Я пытался говорить с вице-президентом одного банка, где открывал счет, но он сразу сказал — у нас уже есть фонд «Вера» (фонд помощи хосписам — ред.), нам хватает. Я пытался с другими людьми говорить, но никто не хочет связываться с ВИЧ. А крупные компании любят праздники. Отсюда все эти автопробеги.
— Если так неприятно и страшно, можно анонимно вам помогать очень крупными пожертвованиями.
— Так тоже никто не делает. Мы в месяц получаем 400-500 тыс. пожертвований.
— Региональные филиалы будут на эти же деньги работать?
— Да. Никаких других нет.
— А где кроме Нижнего Новгорода появятся филиалы?
— Может, Рязань, Кемерово, Новокузнецк и Иркутск.
— Вы проверяете людей, с которыми придется работать, на адекватность, общаетесь с местными властями?
— Нет, мне они вообще не интересны. Ни губернаторы, ни региональные министры здравоохранения. Мы никогда не придем к каким-то местным начальникам и ничего у них не попросим. Сами они не выйдут на контакт никогда. Если бы я хотел что-то плохое сказать про губернатора Иркутской области, я выучил бы его фамилию.
Я не знаю, как работать в Иркутске, там нет коммьюнити. Там должны работать бывшие наркозависимые, а это не наш профиль. Мы все не наркопотребители, а там нужен такой опыт. Откроем ли мы в Иркутске филиал, зависит от того, будут ли там люди, которым это нужно, и люди, которые будут готовы этим заниматься.
Нашли ошибку в тексте?
Выделите ее и нажмите одновременно
клавиши «Ctrl» и «Enter»
Комментариев 0