«В регионах всё время пытаются оправдаться». Алексей Пивоваров — о провинции, самоцензуре и непредсказуемой России

Вы живете в Москве, но часто ездите по регионам. На ваш взгляд, что общего между провинциальными российскими городами в 2021 году?

У меня в инстаграме есть рубрика «Города Пивоварова», в ней я стараюсь рассказывать что-то особенное про каждый город, в котором бываю. Еще у нас на канале есть проект «Антитревел». Россия довольно однотонная, особенно зимой. Везде одни и те же проблемы — плохая инфраструктура, слабая городская среда, разбитые дороги, человейники и вот это всё.

Похожих черт у российских городов больше, чем непохожих. И это не вина их, а беда. Потому что это наследие тяжелого советского прошлого, и как бы ни относились мы к нынешней власти, не она эту ситуацию создала. Мы пожинаем плоды кошмарного XX века. Не все это осознают: люди попросту не понимают, что и почему произошло в прошлом веке, в годы индустриализации, в 1991 году, почему Советский Союз развалился. Люди мыслят стереотипическими представлениями и поэтому не могут адекватно воспринять, что происходит сейчас.

Для тех, кто будет жить через 200—300 лет, всё от начала Перестройки и до конца правления Путина будет одним историческим периодом, границы сгладятся. Это нам сейчас кажется, что мы живём в разных эпохах, на самом деле это всё одно, крушение большой империи, — вот эта пыль взлетела и еще не осела, мы в ней бродим. В этом смысле нестоличные города в России — это проявление этой неосевшей пыли. Также как и исчезающие деревни, пустые поля, отсутствие фермеров.

Если стараться находить в этом что-то позитивное, надо сосредотачиваться не на том, что общего у всех русских городов, а на том, чем они друг от друга отличаются. Где-то есть неожиданно прикольный ресторанный бизнес, где-то есть очень удачно сделанная городская среда, где-то — совершенно неожиданно продвинутые, вполне столичного уровня медиа типа вашего.

Россия — это страна страшно забитой инициативы. Забита она была ещё в уже упомянутые советские годы, и сейчас власть не приветствует дух антрепренерства. Но в целом Россия — страна инициативных людей. Чем больше свободы будет у предприимчивых, самостоятельных людей, тем больше будет различий между провинциальными городами. И мы придём к ситуации, которая была в конце XIX века, когда Нижний Новгород, Вятка и Екатеринодар были совершенно разными городами. Понятное дело, что везде брали взятки, были негодяи, но всё это было совершенно с другим размахом.

Если бы вы могли что-то изменить в российской провинции, что бы это было?

Это вообще философский вопрос. Я сторонник теории малых дел. Мне кажется, что я на своем месте делаю максимум. Концепция нашего канала — «выводы делайте сами», и если она кого-то на что-то сподвигла, заставила задуматься, это хорошо. Это приближает момент увеличения количества самостоятельных и прогрессивно мыслящих людей.

И прогрессивность, кстати, не от возраста зависит. Я снимал на Ольхоне одного местного предпринимателя, он в годах, такой спокойный. На него наезжают все, кто могут наезжать, — и прокуратура, и федеральные ведомства, — а он говорит: «Я буду отстаивать свою точку зрения, а там, глядишь, и ветер поменяется». У нас в России так бывает: ветер меняется — и всё меняется.

Готовы ли вы представить, что однажды оставите Москву и переедете куда-нибудь на берег Байкала или в Сочи?

Нет, я могу жить только в большом городе, я максимальный урбанист. Помимо Москвы, мог бы жить в очень небольшом количестве мест. Совершенно точно в Нью-Йорке я смог бы выжить и, наверное, в Лондоне, как бы аристократично это ни звучало. И это не потому, что меня не устраивает качество дорог или среды, а потому, что в подавляющем большинстве российских регионов меня не устраивает темп.

Многие жалуются на московский темп, а он мне нравится и мне его всегда не хватает. Другого места с таким темпом в России нет. Я очень люблю Питер, но через три дня после приезда начинаю думать, что все вокруг тупят. Но не они вокруг тупят, а я слишком быстрый, и это моя проблема.

Но мне здесь очень понравилось. В Иркутске я первый раз. Вообще редко чего-то ждешь, но у вас хорошо.

В вашем последнем на момент нашего разговора спецрепе «Воры в законе» фигурирует Иркутская область. Почему вы посчитали, что это актуальная и важная тема в 2021 году?

Потому что я некоторое время назад в связи с каналом «Редакция» сделал интересное открытие. Те вещи, которые кажутся мне совершенно очевидными и всем известными, в YouTube известны далеко не всем. Мы делали выпуск про подлодку «Курск», я там в начале процитировал фразу «Она утонула». Читаю комменты: «Какая крутая история, жалко, что вы не объяснили сразу, почему „она утонула“». И тут до меня доходит, что люди вообще не знают про подлодку «Курск», и не то что не знают цитату Путина в интервью Ларри Кингу, а в принципе не в курсе такого факта.

Я понял, что YouTube открыл перед нами фантастическую возможность перерассказывать всё, что, как нам казалось, рассказано сто раз. И это находит благодарную аудиторию. Многие из тем, которые я делал в «Редакции», я хорошо знаю и делал в виде докфильмов 10 лет назад, когда работал на телеке. Но аудитория сменилась и те, кто составляет костяк зрителей YouTube, не смотрели никаких документальных фильмов 10 лет назад.

Я, выросший в девяностых, знаю всю эту историю про воров в законе, но полно людей не слышали про сучью войну, про то как воры пошли на фронт, про черную кошку, и не смотрели «Место встречи изменить нельзя».

Очень важно перерассказывать современным языком, выстраивать этот мир взаимосвязей. Мне кажется, это очень круто и важно. Я бы не стал делать эту историю сам, потому что я не криминальный журналист, и никому бы ее не дал делать в «Редакции», а Саша Сулим (журналистка, автор «Воров в законе». — Прим.ред.) — очень крутой профессионал, которая хорошо работает с этими темами.

Она нигде не завалилась в условное ЧП-расследование. Есть такой жанр по названию программы на НТВ: это когда вот таким голосом (пародирует закадровый голос из криминальных передач. — Прим. ред.) сообщают, что «членами этой банды были порядка пятнадцати человек, они убивали, насиловали, грабили, Ту-дум!». Это кошмар. Я не люблю этот жанр. Но Саша Сулим умеет делать не ЧП-расследование, а тру-крайм.

Криминал криминалу рознь. Тру-крайм — это то, на чем выросла современная нетфликсовская документалка, на которую все молятся. Посмотрите на «Нетфликсе» Don’t Fuck With Cats. Это криминальная история, но как сделана! Сидишь с открытым ртом, а это просто история про психопата.

Мне нравятся многослойные вещи. Я понимал, что будет больше дизлайков, чем обычно, и так и оказалось. Ожидаемо, но не критично. Зашло очень хорошо. То, что люди дизлайкают, не значит, что контент провалился. Люди очень часто «дизом» проявляют презрение к герою, а не к тому, как ты сделал контент. А сделано великолепно, это очень профессиональная работа.

Есть ли у вас в «Редакции» самоцензура? На этапе отбора тем, их воплощения?

Есть, конечно. Самоцензура в редакции — это я. Есть какие-то вещи, которые мы не станем делать. Только не спрашивайте меня, какие: у нас нет списка, прибитого на стене. Перед каждым выпуском мы обсуждаем, чего не нужно здесь делать.

Мы занимаемся политически независимой журналистикой, мы рискуем. Но есть риск оправданный, а есть глупый. По «дурке» я не хочу лишиться этого проекта. Поэтому да, некоторые вещи я останавливаю. Но в основном это связано не с политикой, а со всякими вкусовыми моментами.

С каждым годом в России становится все больше ограничений для СМИ — закон об иноагентах, запрет на упоминание протестных акций, и так далее. можно вспомнить Преследование студенческого медиа DOXA в Москве, дело в отношении «Важных историй». На ваш взгляд, что ждет журналистику в будущем?

Абсолютно непредсказуемо. Этим и прекрасна Россия — она абсолютно непредсказуема. Мы можем посчитать 99 вариантов с вероятностью 99,9%, но произойдет 101 вариант, который вообще не предусмотрен, и события пойдут в другую сторону.

Кому бы в марте 1953 года сказать, что всё начнет разрушаться через три года (пройдет съезд, на котором развенчают культ личности), — никто бы этому не поверил. И эта известная история про Ленина, который накануне революции пишет: «Наше поколение не увидит революции, может быть, это будут наши дети». Поэтому Россия в этом смысле страна абсолютно непредсказуемая. Всё держится на волосках, и какой из них оторвется — неизвестно.

Что делать журналистам в ситуации, когда поле для работы постоянно сужается?

У журналистов два варианта: либо делать, либо не делать. Можно оставаться на этой поляне, пока есть такая возможность. Я эту историю проходил на НТВ. Потом, когда не останется такой возможности, нужно уходить из профессии. Либо сейчас это сделать во избежание рисков. Куда уходить — это уже другой разговор: в соседнюю профессию или в соседнюю страну, каждый сам для себя решает.

Я считаю, что возможность делать свое дело честно, делать то, что считаешь правильным, и быть при этом несогласным по большей части вопросов с властью, можно. Эти возможности еще не исчерпаны в России. И не факт, что будут.

Хочется поговорить о региональных медиа. Сложилась ситуация, что с одной стороны, работать становится все сложнее по уже упомянутым причинам, с другой — по одной только премии «Редколлегия» видно, что в провинции работает много очень классных журналистов, которые делают важное дело. А что вы думаете о состоянии медиа за пределами столицы?

Я и за федеральными медиа не очень-то слежу. Но есть такая проблема под названием экономика. К сожалению, она в России устроена так, что Москва — как пылесос. Все рынки москвоцентричны: в столице сосредоточение бюджетов, профессионалов и оборудования.

Конечно, современные медиа уже не такие зависимые от физического местонахождения и пишущая журналистика, безусловно, должна оставаться региональной, но если мы говорим о производстве видеоконтента, здесь натыкаемся на проблему. Когда начинаешь что-то делать в офлайне, сталкиваешься с тем, что в Москве проще и дешевле. Это фундаментальная экономическая проблема, тоже доставшаяся нам в наследство от Советского Союза.

Это заставляет подавляющее большинство перспективных, амбициозных, талантливых людей, которые хотят развиваться как видеожурналисты, видеоблогеры, переезжать в Москву. Экономика заставляет, а вовсе не отсутствие любви к своим регионам. На самом деле, все патриоты. Все, кто не из Москвы, ее терпеть не могут. В столицу едут не от хорошей жизни.

Мы вот не можем сделать выпуск «Редакции» онлайн. Делали это, когда был локдаун, — скука смертная. Нам всё равно нужно ездить.

Региональная специфика такова, что здесь очень мало независимых медиа…

В Москве что ли много независимых? Везде одинаково. Были девяностые годы, было много независимых СМИ — в Москве, в Екатеринбурге, Томске. Было много прекрасных независимых телекомпаний, ещё больше газет, и где они все?

Это не проблема конкретного Иркутска, это проблема России в целом. Что мне меньше всего нравится в регионах на человеческом уровне, так это то, что люди всё время пытаются оправдаться: «Извините, что мы так живём, конечно, мы не Москва». Мне всегда хочется потрясти такого человека и сказать: «Да я сам знаю, что не Москва, и отлично! И прикольно, что у тебя здесь так! Это же классно, что страна непохожая». Все ментально на Москве зациклились. Есть объективные экономические причины, а есть субъективные.

Существует такой синдром выученной беспомощности — это когда ты можешь [что-либо сделать], но вбил себе в голову, что нет, и поэтому у тебя не получается. Главное проявление синдрома выученной беспомощности в России — это выборы. Никто здесь не верит, что выборами можно что-то изменить. Между тем посмотрите на Беларусь. Все взяли и проголосовали против. Даже если чувак все сфальсифицировал, он превращается в такого отверженного диктатора. Начинаются другие вопросы истории. Менять ситуацию выборами можно и нужно. А люди сидят: «Ой, до бога высоко, до царя далеко, я человек маленький, от меня ничего не зависит, главное, чтобы девяностые не вернулись».

Но несколько лет назад Иркутская область проголосовала протестно и выбрала себе губернатора-коммуниста. Он не смог ничего кардинально изменить.

Есть фундаментальная проблема: если вы боретесь со злом, не факт, что те, кто вместе с вами, светлые, прекрасные, чистые люди. Акунин обратил внимание на такой трагический парадокс предреволюционной России: за дело, которое было добрым и правильным, за сохранение той жизни, которая нам сейчас кажется золотой эпохой, сражались конченые подлецы — чиновники, коррупционеры, зажравшиеся генералы. A за ад, который наступил, сражались лучшие умы — идейные, жертвенные революционеры. Как так получилось? В России все наоборот — так часто бывает.

Если вы воюете со злом, не нужно считать, что все, кто тоже борется с ним, автоматически становятся хорошими людьми. Плохие люди тоже борются со злом, по тактическим причинам. Понятно, что в жизни нет ни черного, ни белого. Но в целом все всё понимают.

Подписывайтесь на телеграм-канал «Верблюда в огне»!