Почему молодежь уезжает из Иркутска? Известные горожане обсудили на круглом столе «Верблюда»

Участники

Екатерина Зырянова: Почему такая тема? Мы недавно увидели статистику и ужаснулись. Представляете, за последние 10–15 лет из Иркутской области уехали столько людей, сколько живет в городе Усть-Илимске. Ежегодно регион покидает 5–7 тысяч человек, и большинство из них — молодежь.

У этого есть множество причин, например, ученые говорят, что стимул уехать дает высокое качество образования. Люди после хорошего вуза не могут профессионально себя реализовать в небольшом городе и уезжают. В остальных причинах мы будем разбираться вместе с вами.

Вы работаете с людьми от 15 до 25 лет и при этом сами молоды. Для начала поделитесь личным опытом, почему вы не уехали из Иркутска? Почему делаете проекты именно здесь?

Никита Россов: Я здесь, потому что вошел в семейное дело. Пришел в фермерство, чтобы поддержать семью и вывести из кризиса. Когда я начал развивать проект, понял, что здесь у него ничуть не меньше шансов выстрелить, чем в столице например. Я понимаю, что в крупных городах больше возможностей: крупных ярмарок, больших форумов, но зато здесь рынок ненасыщенный.

Если бы уехал делать ферму куда-нибудь в Москву, то там высокая конкуренция и не факт, что я смог бы это сделать. У меня такой бизнес — прирощенный к земле, я не могу просто взять, собрать своих коз и уехать вместе с ними. И я за три года убедился, что если ты с креативом подходишь к своему детищу, если ты умеешь что-то классно делать, то ты будешь востребован и в Иркутске.

Юрий Яшников: Дело в том, что в Иркутске люди очень мало коммуницируют друг с другом. И эта встреча — просто пушка. Когда мы еще соберемся в таком составе? Когда первый из нас умрет, может быть? И то не все придут, ребята.

Есть люди, которым я очень доверяю, и они говорят с уверенностью, что иркутяне — некоммуникабельный народ. Не берусь под этим подписываться и не сравниваю нас с другими регионами, но действительно, относительно моего представления о том, как строится эффективная коммуникация, мне кажется, что ее у нас очень мало. И тут собравшиеся — тому подтверждение. Мы ничего не делаем вместе, и поэтому качество продуктов, производимых на нашей территории, ниже, чем могло бы быть.

Екатерина Зырянова: Слушай, у тебя такая индустрия, которая москвоцентрична, и мне кажется, ты должен был в первых рядах уехать в столицу. Почему все-таки Иркутск?

Юрий Яшников: Я думаю, что уезжают самые смелые, а я трусливый. И уезжают, может быть, те, кого не сильно держит семья. Я, например, очень инфантильный человек, привязан к своей семье. Просто представить не могу, что они тут будут делать, а что я буду делать там? Мне зачем эта жизнь без них? Ваня Вырыпаев мне говорит: «Да, мне жалко, что мне в Россию вход закрыт, и отец мой уже понимает, что я на его похоронах не буду присутствовать». Когда это слышу, у меня отсутствующие волосы шевелятся на голове.

Никита говорит — по тому, чем он занимается, там рынок перенасыщенный. У нас все то же самое. В одной Москве (сейчас чуть преувеличу, округлю) тысяча кинокомпаний плюс-минус как наша. Конечно, там намного больше денег, чем в Иркутске, но там и жрут друг друга за этот рынок. И огромное количество компаний, которым просто не пробиться.

Когда кто угодно из нашей компании приезжает в Москву, нам говорят: «Вы как там это делаете?» А у нас слоган компании: «Делаем кино в Сибири, несмотря ни на что». Потому что вокруг — никого, и тупо оттого, что мы не сворачиваем с этого пути второе десятилетие подряд, нас автоматически выносит в какие-то вещи. Не мытьем, так катаньем. Вот недели не прошло, как мы депутатам городской думы показали несколько проектов. Рано или поздно что-то должно произойти. Низкая плотность рынка способствует развитию кое-каких видов деятельности на территории.

Алена Ложкина: Я была одной из тех, кто хотел уезжать. Училась в хорошей гимназии в Ангарске, и там, если у тебя хорошие результаты, тебе даже рассматривать вариант Иркутска нельзя. И все уезжают в Петербург (нас к этому готовили). Приехала и поняла, что мне там не нравится, я вообще маленькая, мне исполнилось только 17 лет, что я буду делать, как буду жить? Решила: не хочу ничего, вернусь в Иркутск.

Мне кажется, у родителей и учителей было разочарование. Потом я поступила в вуз в Иркутске, просто потому что нужно было это сделать. И начала думать, куда мне уехать. Выиграла грант на год учебы в Америке. Там у меня все максимально перевернулось: я поняла, что место ничего не значит. Возможности там есть такие, здесь другие, но это не то, за что нужно цепляться. Потому что ты можешь эти возможности дать себе сам.

С того момента у меня изменилась парадигма в голове. Не хочу жить в попсовых для меня Москве или Питере. Это должен быть другой город, сейчас это Иркутск. Я хочу делать так, чтобы здесь были такие же возможности, которые ты можешь получить в другом месте. Я езжу, смотрю, собираю какие-то моменты, и хочется, чтобы здесь они появлялись.

Говорили про плотность рынка — это действительно так в любой сфере. Я сейчас учусь в Москве на очно-заочном по специальности «управление образованием». Люди в столице рассказывают, что у них нет того, что делаем здесь мы. Интересных проектов очень мало, потому что у людей элементарно нет сил и мотивации: они полагают, что уже все есть и они сами ничего не придумают. Большие образовательные форумы в Москве и в Питере — адаптированные американские или европейские, своего такого нет. А у нас есть возможность смотреть и делать свое.

Артем Миронов: Мы каждый год говорим о том, почему молодежь уезжает из Иркутска, но не говорим о том, сколько приезжает сюда — из муниципальных образований региона, из других городов: Хабаровска, Читы, даже Москвы и Питера. Есть ребята, которые возвращаются, получив опыт там. И если посмотреть по населению, то у нас оно на самом деле не так уж сильно меняется. Вот как есть в объеме 600–650 тысяч, так и остается.

Я поработал в Москве. Потом предложили достаточно хорошую работу здесь. Я хочу сделать крутой проект в Иркутске — провести федеральную «Студвесну» (фестиваль молодежного творчества. — Прим. ред.). Я думаю, присутствующие спикеры подтвердят, что в Иркутске не проводится ни одно мероприятие всероссийского уровня. Я говорю не о каких-то соревнованиях, где 100 человек участвуют, а от 2000 человек и больше. Это просто моя боль. Даст Бог — все получится.

Для меня главное, чтобы была работа. Мне неважно, где находиться, да хоть в деревне. Я сам из Нижнеудинска, там в детстве и корову доил, и пастухом работал, я этим очень горжусь. Главное, чтобы была хорошая заработная плата, неважно, на какой должности ты находишься. Не буду скрывать, что поступает много предложений из Москвы, но я сразу ставлю свои условия — это и квартира, детский сад, зарплата, потому что со мной поедет моя семья. И не все работодатели идут на эти условия.

По поводу коммуникации — я считаю, что у нас вообще крутой город. Очень много кто достигает чего-то, становится известным. Я был на прошлой неделе в Питере на финале «Лидеров России», где представители администрации президента говорили об иркутском кинематографе, о библиотеках, нашей «Молчановке», о наших людях. Значит, здесь что-то проводится, организуется, жизнедеятельность однозначно есть.

Может быть, можно делать что-то хорошее для своего региона и из Москвы, но у меня была цель создавать именно здесь, на месте. И доказать, что это возможно. Пока я этого не доказал, но тем не менее к этому иду. Все говорят — дурак, но, может, что-то удастся изменить. Мы сейчас стараемся много чего делать с командой молодежной политики, много всяких возможностей появляется. Есть федеральные, региональные грантовые конкурсы для молодежи — пожалуйста, делайте проекты, вот вам готовые деньги. Ничего сложного там нет: заполнить документы, защитить идею и получить денежные средства. Как бы это пафосно ни звучало, но Россия — действительно страна возможностей сейчас, их надо просто использовать.

Дмитрий Мироманов: Слушал всех ребят — я готов согласиться с каждым, потому что так или иначе все это меня тоже касается. В какой-то момент: все, Иркутск, пока, я больше не вернусь. Пожил полгода во Вьетнаме, вроде тепло и классно, но уже через два месяца такой: какая хрень! Прошло два года, и ни один из локалов (это русские, которые туда переехали на ПМЖ) там не остался: кто в Киев вернулся, кто в Сызрань. И я вернулся в Иркутск, понял, что мне действительно в этом городе комфортно.

Если у тебя есть желание, ты можешь здесь реализовывать вообще все. Например, я первый начал делать в Иркутске подкасты профессионально. Пришел в студию, там не было вообще никаких условий: микрофон висел, и мы вокруг него сидели. А сейчас ребята уже все сделали и зарабатывают на том, что люди приходят к ним писать свои подкасты.

Почему люди уезжают? Мне кажется, они не до конца понимают, что здесь можно делать. Я могу об этом рассказать на примере своего путеводителя. Я сам из Братска приехал, сделал путеводитель про Иркутск на 60 локаций, начал показывать его местным, а они: «О, а я здесь не был, я это не пробовал». И таких людей здесь миллион. Они живут в наипрекраснейшем месте и не знают о нем ничего. Зато они очень много знают из «ТикТока» про то, что в Москве очень классно, там так много тикток-хаусов, где лухари, прикольно, восхитительно.

Поэтому важна коммуникация, просвещение на уровне сарафанного радио опять же, потому что люди уже не верят телевизору. Например, я общался с Дилярой Окладниковой из центра «Мой бизнес», она говорит, что у них есть целая куча программ для самозанятых, для предпринимателей, есть деньги — возьмите и развивайтесь. А никто не идет. Люди не верят, что государство им дает деньги на реализацию проектов. Наверное, нужно, чтобы именно народные герои доносили эту информацию.

Мне безумно нравится приходить с лекциями в колледжи, школы. Я как раз о таких штуках рассказываю, чтобы дети понимали, что они растут не в деревне, где ничего не происходит. Просто нужно захотеть что-то делать и начать. А если ты не знаешь, чего делать, то спроси у тех, кто умеет.

Валентина Синчурина: Мне с детства очень сильно везло, изначально — со школой, я училась в Вальдорфской. Иркутская считается самой сильной в стране среди подобных. И когда было время поступать, я не смогла уехать от своих родителей (и ни капли об этом не жалею), и даже не думала об этом, потому что у меня прекрасная семья. В университете профессор Марк Григорьевич Меерович сказал, что тот, кто хочет найти образование, найдет его где угодно.

Повезло еще и с Клубом молодых архитекторов, он тоже самый сильный в стране. Это прекрасная возможность для архитекторов начать со студенческого возраста практику, реализовывать свои проекты. Не просто рисовать что-то в стол, а уже общаться с командой, с заказчиками. В другом городе у меня не было бы такой возможности. Сейчас заканчиваю бакалавриат, этим летом в Москве проходила практику в суперкрутом архитектурном бюро.

Я понимаю, что дальше должна брать все в свои руки и создавать сама такое самое лучшее, волшебное место. Для этого мне надо где-то взять опыт. Хочу найти этот опыт в Казани, побыть там два года в магистратуре. Там очень высокий уровень благоустройства и проектирования городских пространств. Скорее всего, я хочу вернуться. В Иркутске точно есть что делать.

Екатерина Зырянова: Ты самый яркий пример молодежи сейчас в нашей небольшой компании. На мой взгляд, часто многие молодые люди думают: «Поеду, получу опыт, а там как пойдет». И чаще все-таки идет так, что человек закрепляется, остается либо идет куда-то дальше.

Валентина Синчурина: С архитектурой получается как с фермой. Если посмотреть на выдающихся студентов-архитекторов в Иркутске, то они остаются. Потому что архитектура — это такое дело, где ты делаешь очень большой вклад во время своей учебы, даже просто наблюдая вот эти связи, общение, ритмы, поэтому самые яркие звездочки остаются и продолжают свою работу.

Анастасия Емельянова: Начну с того, что все активные иркутяне — очень классные люди. Я всегда в восхищении от их самоотдачи, самоотверженности. До позапрошлой весны думала, что я такая же. Я правда очень любила город, мне правда очень хотелось здесь сделать многое, и я тоже думала, что уезжают слабаки, «хочешь жить в красивом месте — создай его сам» и вот это вот все.

Может быть, это стечение обстоятельств, может, это моя терапия с психологом, которая сейчас идет очень активно, и я стала очень сильно сосредотачиваться на себе. Плюсом ко всему случилась моя поездка по России с проектом «Маршрутка», который делается из Москвы. Они собирают молодежь из разных городов и возят по интересным местам. Конкретно наш проект был нацелен на то, чтобы мы находили точки притяжения для туристов в нескольких городах России. Мы были в Екатеринбурге, Сысерти, Перми, Тюмени и заканчивали в Сочи.

У меня случилось откровение, инсайт, как сегодня говорят все блогеры. Раньше я путешествовала по миру, видела другие страны и думала, что это же другие страны, у них все по-другому, экономика другая, люди другие — понятно, почему они так офигенно живут. Но когда я увидела Екатеринбург, Тюмень, Владивосток, я поняла, что дело не в стране. Дело, к сожалению, в людях, которые живут в этих городах. Например, в Перми мне катастрофически не понравилось, она еще более депрессивная, чем Иркутск. Разруха на улицах, все какое-то серое, оттуда тоже толпами валит молодежь.

И я поняла, что проблема не в стране, а в людях, которые живут в конкретном месте. В большинстве людей, а не в тех 100–300 активистах, которые реально что-то делают. Они есть и в Перми, мы с ними встречались, они потрясающие.

В Екатеринбурге и в Тюмени совершенно другая ситуация, там большая часть населения вовлечена в городские процессы. В Екатеринбурге бунты устраивают по поводу смены вывески! У них развито сообщество граффитистов, причем не как у нас, когда три мальчика что-то рисуют на заборах. Их там прямо огромное количество. То есть там в целом очень активное население. Ты смотришь и думаешь: «Черт, да это же тоже региональный город, почему так?»

В Тюмени потрясающая коллаборация молодежи и правительства, они постоянно вместе, они что-то делают. Вот если у нас существует «Доренберг» на частные деньги, там сам чувак все растащил, построил (О том, как предприниматель Евгений Ефремов на месте промзоны создал креативное пространство, можно прочитать здесь. — Прим. ред.). То в Тюмени молодежь пришла к правительству и сказала: «Хеллоу, мы хотим свой молодежный центр». И власти дают старое кирпичное заброшенное здание на набережной. Все, понимаете? И когда я это все увидела, то поняла, что проблема в общем-то не во мне, не в этих 300 людях, не в стране, а просто, наверное, в менталитете, который не совпадает с тем, как я хочу жить.

То есть ты можешь тысячу раз насаживать на людей в Чите экологический образ мышления, но вряд ли получится, просто потому что люди там по-другому мыслят. Напрасно пытаться переделать город, который не хочет быть переделанным. Людей все устраивает. Потому что если бы нет, то, наверное, так же бы выходили на улицы, что-то требовали, были бы активными, вовлеченными. И в этот момент я стала задумываться, что, наверное, мы просто не совпадаем с Иркутском именно на уровне менталитета. Не в том плане, что он плохой или хороший, но в том плане, что мне просто здесь некомфортно.

Я не хочу менять людей, не беру на себя роль психолога, Бога, терапевта. Буду устраивать свою личную жизнь. Я хочу быть режиссером и двигаться в этом направлении. И, к моему огромному сожалению, здесь нет возможности пройти полноценное качественное обучение на режиссера. Я пыталась сделать это дистанционно, но нет таких курсов. Нужно быть в среде, которая это создает.

Это были долгие упорные страдания, потому что я тоже не хотела уезжать из Иркутска. Наверное, потому что я ссыкло. Очень боюсь ехать в Москву, потому что меня там никто не ждет. Я точно знаю, что будет плохо, больно, будет обидно, бедно. Очень реалистично на это смотрю: будет бедно — значит, мне нужна финансовая подушка, будет тяжело — значит, я не должна ехать туда одна, столкнусь с такими-то сложностями — значит, я должна быть к этому готова. Вот и все. Но я планирую быть документальным режиссером, и я не думаю, что можно снимать документальное кино в Москве. Там нет тех драматических сюжетов, которые можно достать в регионах, не только у нас, но и в других местах, которая я видела. Останусь ли я в Москве после того, как я пройду там обучение? Да, это уже решенный для меня вопрос.

В этом году я ездила в Москву с человеком, который впервые за свои 22 года увидел столицу. И первым его комментарием по поводу того, что он увидел, было: «Понятно, где все бабки». В Москве деньги просто текут на улицах, везде лежат, все купюрами залеплено, и это видно. И когда приезжаешь в Иркутск, ты видишь, как отсюда все высосали и ничего не дали. Ответ на вопрос, что сделать, чтобы молодежь перестала уезжать из регионов, прост. Бабки верните, пожалуйста.

Павел Степанов: Мне кажется, мы можем бесконечно вести разговоры вот на такие общие темы, почему в стране жить плохо. Потому что они затрагивают политические, экономические, демографические, исторические факторы. И тут надо каждый из них разбирать. Плюс еще у каждого личные причины. До истины здесь добраться невозможно. Я бы, наверное, обозначил тезисно, не поиск истины бы осуществил.

Первое. Мне кажется, что эта проблематика (почему уезжают) выдуманная. Ну уезжают и уезжают. Действительно, сальдо демографическое, так называемый плюс-минус сколько приехало/уехало, в Иркутске нулевое. Ну, давайте обсуждать, а что приезжают? Такой же можно круглый стол собрать. В том числе есть внутренняя миграция, то есть переезжают в Братск, например, северную столицу. Да, есть восточный дрейф так называемый, есть внутренняя миграция, когда из маленьких территорий в крупные едут. Демографический процесс накладывается на исторический момент: города заселяли, когда работала советская плановая экономика, а сейчас работает рынок и средства производства здесь намного дороже, — все начинают уезжать. Все понятно.

В маленьких территориях, где нет рынка любого вида деятельности, конечно, можно зайти и сказать, что я открою магазин сейчас в Нягани, в Седаново. Даже открою второй — и нас будет двое, не то, что в Иркутске, где 200 тысяч магазинов. Я тут один кино снимаю, коз один пасу, видео один снимаю — супер вообще. Но тут другое возникает — вопрос среды. Маугли тоже был один, главный человек в джунглях. Я, например, для своего ребенка хочу среды — грубо говоря, где концентрация профессионалов. Хочу, чтобы он учился у лучших, был в интеллектуальной среде. Это тоже важный аспект.

Следующий тезис тоже касается среды, но инфраструктурной. Если человек поездил по миру, по стране, конечно, он хочет для своей семьи, для себя (эгоистично, это нормально) лучшей инфраструктурной среды. Хочу ездить по нормальным дорогам. Я еду [в Москве] по МКАДу, и там меняют асфальт на новый! Ну, то есть нормальный асфальт меняют на нормальный асфальт! А ты едешь [в Иркутске] по этому говну. Возвращаешься и такой: б****, я люблю этот город, но что за говно? Извините, я закончил с этим.

Еще один тезис, что в Иркутске есть какая-то степень несправедливости. Анастасия об этом частично сказала: здесь есть все экономические возможности, чтобы город был конфеткой. У нас одно из крупных золотодобывающих предприятий «Полюс», лес, («Группа „Илим“», Segezha Group теперь вместо «Русского леса»). Один лес может кормить вообще все. Нефть и так кормит нас, слава Богу, спасибо большое «Иркутской нефтяной компании». У нас есть несколько проектов, инвестиции которых — ну, просто мамма миа! И эта несправедливость меня расстраивает, когда я вижу, что представляет собой экономика. Мы должны жить в другой среде.

И крайнее, что скажу — это политический аспект. При наличии всех этих ресурсов, разрыв посыла и слабости политических институтов — налицо. Речь не конкретно о губернаторе Игоре Кобзеве или мэре Руслане Болотове, а об институциях. Власть не осуществляет не осуществляет сигнал. Вот есть экономика, и нужно четко формулировать посыл о том, что здесь территория, утрированно, для производства алюминия, здесь Байкал, экология, туризм. Развиваем город в ту сторону, и университетам даем сигнал: нам нужны специалисты. Тогда будет эта коммуникация, и тогда мы будем формировать сообщество, которое будет за эти же ценности бороться. Как мы боролись против трубы, дальше будем бороться за чистоту Байкала, и так далее.

Ни город, ни региональная власть не могут защитить областные интересы, сформулировать потребности развития инфраструктуры, приземления здесь тех специалистов, которые необходимы для этой территории.

Екатерина Зырянова: YouTube-проекты сложно делать из региона, на мой взгляд. Почему все же именно здесь, в Иркутске?

Павел Степанов: Я каким-то образом здесь родился. И некоторое время суждено здесь работать. Я здесь, потому что Бог перекинул меня на иркутскую землю и у меня выбора особого не было, я здесь живу. При этом регион люблю абсолютно. И есть какая-то беспопсовость тоже. Наверное, я сам себя отношу к региональным патриотам. Но не из того разряда, которые призывают всех жить на Ангаре, жевать кедровый орех, обязательно находиться на Байкале и быть здесь не вылезая, не видя ни Москвы, ни Петербурга. Нет, конечно. Я не исключаю, что буду жить и в другом городе, но просто буду сохранять этот региональный патриотизм, поскольку я здесь родился, знаю свой регион.

Екатерина Зырянова: Ты бы хотел, чтобы твой сын рос в Иркутске?

Павел Степанов: Нет.

Екатерина Зырянова: Если мы построим в Иркутске музей «Гараж», откроем филиал ВШЭ, режиссерские курсы нормальные сделаем, снизится та самая миграция? Изменит ли это что-то?

Алена Ложкина: Сейчас же очень популярны курсы профориентации — найди свое будущее, узнай, кем ты будешь. Но ты можешь профориентировать только на то, что ты делаешь сам. Я как учитель могу рассказывать только о своей профессии. И у нас проблема в том, что подростки и даже студенты не видят ярких примеров. Они учатся в университете, например на какой-нибудь digital-специальности, а у них преподаватель, который ну совсем не digital. Как он может их профориентировать на то, чтобы они были крутыми специалистами?

В Иркутске открыли «Точку будущего», шикарный проект (именно как проект), но туда пригласили иркутских учителей. Сначала был жесткий отбор, а потом созывали всех подряд. Сейчас это абсолютно простая школа.

И вот здесь то же самое. Сколько бы мы филиалов ни открывали, пока не нарастится вот эта прослойка людей, которые готовы вокруг себя создавать такое комьюнити, то это будет все бесполезно. Поэтому я за то, что нам надо людей искать. В каждом месте должен быть человек, за которым готовы идти.

Никита Россов: У меня высшее юридическое образование и кинематографическое (ВГИК, иркутский филиал). Если берем медийку, наверное, ключевое — это все-таки инфраструктура и финансирование. У нас на самом деле с образованием круто. Было плохо еще в 2014 году, но с 2016 года я заметил, что начали всерьез браться за этот вопрос. По крайней мере в тех вузах, где я учился, стали чаще организовывать телемост, привлекать федеральных спикеров.

Если человек хочет затем реализоваться в художественном кино, нет мощных павильонов. На региональных телеканалах нужны инвесторы, деньги на покупку собственных передач, на павильоны для съемок собственных шоу.

Что касается юриспруденции. Мои коллеги поработали юристами, получили достаточно хорошие должности, и у всех одна фраза: «Тесно». Один в Сочи, в «Газпром» уехал, вторая — в Екатеринбург. Они просто ищут конторы крупнее, видимо, чтобы дальнейший карьерный рост шел. Есть отдельные люди, которые попадают на топовые позиции в министерствах, компаниях. Вопрос, хватает ли места всем?

Екатерина Зырянова: Мне кажется, мы много поговорили о политических и экономических факторах, но мало говорили о географическом расположении. По моим жизненным наблюдениям, когда все начинают обсуждать в «Фейсбуке», кто куда переехал и хочет ли, как правило, главным аргументом звучит «Байкал, Сибирь: вот в часе езды у меня здесь все — лес, речка, озеро». На ваш взгляд, это как-то влияет на молодежь? Это важный для них фактор — туризм, экология, месторасположение?

Дмитрий Мироманов: Когда мне говорят: «Да вот вам только до Москвы лететь пять часов», я всегда говорю такую вещь. Есть такое утверждение, что Иркутск — это середина земли. Да, до Москвы далеко. В другие места нам по факту одинаково. Вот москвичам дорого в Индонезию лететь, проще в Европу. Для нас это из серии: «Так, ладно, денег ни на что не хватает, полечу в Индонезию». Мы же не на лошадях катаемся сейчас по миру. Сел в самолет да полетел, аэропорт у нас работает.

Никита Россов: Если говорить про бизнес, то любой предприниматель, по-моему, смотрит на территорию — поможет она ему развиваться или нет.

Екатерина Зырянова: Вот ты говорил о том, что тебе без разницы, по большому счету, где развиваться в сельском хозяйстве. Но ведь проще развиваться, где тепло, где палку воткнул, а она зацвела, разве нет?

Никита Россов: Сельское хозяйство же разное. Допустим, если ты на экспорт или на большие объемы делаешь, то да — лучше Краснодар, что-то такое. Мне без разницы, на пять градусов здесь холоднее или теплее, чем в другом регионе. Я начал работать в направлении сельского туризма, мы находимся на пути следования к Ольхону. И если мы не можем из-за климатических условий тут расширяться, то что нам мешает сделать большую туристическую деревню? Открыть пять-шесть предприятий — сыр, мед, орехи — и организовывать целые туры полного дня больших тургрупп. Лет через пять вижу, как границы откроют, и уже готовлюсь к этому. И любой адекватный бизнес, скорее всего, будет вот так смотреть на вещи. Предпринимателю надо иметь голову на плечах и выбирать локацию в зависимости от его вида деятельности.

Екатерина Зырянова: Настя, а ты как тревел-блогер, что можешь сказать?

Анастасия Емельянова: Я как блогер страдаю от того, что мы живем в Иркутске. Потому что стоимость перелетов совершенно конская. И, конечно, тревел-блогер в Москве имеет больше возможностей для развития своего аккаунта, потому что за две тысячи можно слетать в Европу.

Регион потрясающий для развития туризма, Паша меня в этом плане поддержит. У нас все туда смотрят, но смотрят через одно место. И пока нормально не выстроится стратегия, пока сюда не пойдут деньги, регион не будет нормально развиваться в плане туризма. Как пример — Владивосток. Я была в шоке, совершенно не ожидала такого уровня развития этой сферы.

Екатерина Зырянова: Давайте подводить итоги. Безусловно, мы не ставили задачи выработать какие-то глобальные решения. Важно было пообщаться, обозначить точки роста. Да, возможно, мы частично опровергли тот тезис, что молодежь уезжает из Иркутской области, — сюда же и приезжают. Важны именно те люди, которые дают убедительный пример молодежи, важны инфраструктурные объекты и деньги, которые вливаются в регион.

Есть еще такой фактор, как стремительно растущая мобильность. Сейчас уже нет такой парадигмы в головах: родился в одном городе, прожил в нем всю свою жизнь, 60 лет отработал на одном заводе. Люди уже не живут в одном месте и в одной роли. Уезжают и, возможно, возвращаются. Поэтому я не думаю, что это в конечном итоге какое-то катастрофическое явление — отток молодежи из Иркутской области. Всем спасибо за участие!

Редакция «Верблюда в огне» благодарит джаз-клуб Amato за помощь в организации круглого стола.

Читайте также:

Истории иркутян, покинувших город, но вернувшихся обратно

Прозрачные кабинеты, музыка вместо звонка и рисунки на стенах: как устроена школа «Точка будущего»

Учиться на английском, съездить за рубеж, получить международный диплом: как сделать это в Иркутске

Еще больше интересного — в телеграм-канале «Верблюда в огне»!