«Бинт на незаживающую рану». Художница Настя Крапива — о новой выставке, принятии тела и терапии в иллюстрации

Расскажи о концепции выставки, какие смыслы ты хотела в нее вложить?

Выставка очень терапевтическая, она должна лечь лекарством на определенные темы и помочь посмотреть на них немного с другой стороны. Мне было очень важно поднять те вопросы, с которыми мало кто до этого работал, и привнести в них долю мягкости и теплого смысла. Не взбодрить и не шокировать, а создать пространство, где можно о них подумать.

А на какие темы?

Я размышляю через призму женского опыта. Одна из тем — это циклы смерти и жизни, которые можно проследить абсолютно везде. От простых вещей вроде смены времен года до конца отношений или периода жизни в городе. Это все проходит определенный цикл: принятие решения, ощущение того, что ты чувствуешь зов другого места, что ты должен подвести итог или попрощаться.

В твоих работах очень много исследования телесности и самоидентификации. Почему ты выбрала эти темы?

Если что-то болит, то нужно с этим работать. И моя телесность, и моя внешность всегда для меня были значимыми вопросами, напитанными болью. Это и область важных открытий, например, о том, что крепкие ноги, которые могут пронести тебя много километров с рюкзаком, намного более важны, чем ноги, которые будут хорошо смотреться на пляже. С этим осознанием в творчестве отпадает желание придерживаться идеалов, рисовать вещи, которые эстетически приняты. Начинаешь искать новое.

У многих есть вопросы к своему телу и внешности, особенно у женщин моего поколения. Я чувствую: чем больше с этой темой работаешь, тем больше приходит расслабления, повышается уровень счастья и удовлетворения. Мне хотелось показать, что один из вариантов отношения к телу — радостное, приятное, любопытное.

Почему у выставки именно такой формат — иллюстрации, артефакты и сказки?

Некоторые работы были собраны в серии уже на этапе экспозиции. Те, которые задумывались как серии, видно — они написаны в одном цвете, завязаны на определенной цветовой контрастности. Несмотря на то что все работы выполнены в диджитале, они стилизованы, имитируют разные техники. Работы интуитивно объединяли по теме. Например, одна из серий — мистичная и нуминозная (нуминозность — понятие, характеризующее религиозный опыт, связанный с интенсивным переживанием таинственного и устрашающего божественного присутствия. — Прим. ред.). В другой — природные темы, более понятные, основанные на историях моих близких.

Артефакты (предметы, которые есть на картинах серии, — свечи, ленты, ключи. — Прим. ред.) нужны, чтобы зрители почувствовали, что иллюстрации из 2D-пространства «выплескиваются» в наш трехмерный мир. Где-то их можно рассмотреть, где-то прикоснуться. Это эффект присутствия.

Дополняют серии сказки. У меня они немного отрывочные — у них нет начала и конца. Всегда можно представить, что к этому привело и что будет позднее. По своей символике и языку это не притчи, а именно сказки — в них есть мелодичность, ритм и символичность, универсальная для многих. Они появляются вслед за картинками, на их основе.

Ты пишешь сказки сама. Как ты к этому пришла?

Моя мама — большой поклонник моего [художественного] творчества, ей всегда было интересно, что в нем заложено. Сначала она просила хотя бы давать название [работам], а потом — рассказать, что в этом названии скрывается. Так я из одной строчки дошла до абзаца, потом — до двух, а в конце концов — до полноценных сказок.

Эти сказки мне помогли в один очень сложный период, когда казалось, что все разрушено. Слова помогали мне этот опыт переработать и найти опору. Позже я поняла, что не только я, но и те, кто читают мои сказки, находят в них отклик. Видят в них свой смысл, свою историю, никак со мной не связанную и резонирующую с ними самими.

Кто персонажи твоих сказок и иллюстраций?

Художник так или иначе рисует сам себя. Даже если он пишет кого-то другого, то это представление о другом человеке, некие фильтры. Но вдохновляют меня все-таки окружающие — наше взаимодействие, то, как мы друг к другу относимся и в какие ситуации попадаем и с ними справляемся. Конечно, природа тоже есть в работах, но люди для меня важнее.

Мои герои здешние и нездешние одновременно. У меня есть любимое развлечение — я езжу в автобусах и представляю, из какой эпохи люди могли бы быть. Едет мужчина, смотришь и думаешь — Нидерланды, эпоха Вермеера, на другое лицо смотришь — средневековая леди. Это немного стирает грань реальности.

Мне не всегда импонируют совсем фэнтезийные герои и реалистичные вещи. Я стараюсь найти что-то мифологизированное, какую-то середину.

Сколько ты работала над сказками и иллюстрациями, которые можно увидеть на выставке?

Здесь собраны работы за последние четыре года. Но на выставке только небольшая часть коллекции. Лучше всегда уйти немного голодным, чем пресыщенным, когда ты все уже посмотрел и тебя начинает тошнить от того, что ты видишь.

Это твоя первая персональная выставка. Какие эмоции испытываешь?

Это для меня маленькая смерть, определенное подведение черты, когда ты понимаешь, что как раньше уже не будет. Не потому, что это сделано плохо или с ошибками, а потому что этому пришло логическое завершение. А это всегда очень больно.

Подготовлена выставка была замечательно, и в этом большая заслуга кураторов галереи, которые с полной отдачей и профессионализмом, каким-то родственным чувством помогали оформлять эту выставку и продумывать все до мелочей. Увидев свои работы в экспозиции, я очень сильно удивилась. Когда рисуешь, знаешь работы досконально, а потом их вынимают из тебя, вешают на стену и ты видишь их в таком оформлении, — совсем по-другому на них смотришь. Как на детей, которые выросли и поехали в колледж.

Изначально экспозицию планировали открыть 5 марта. Но в свете последних событий ее перенесли почти на две недели. Каково было открывать выставку именно сейчас? Нашла ли ты в ней новые смыслы?

Да, последние события изменили смысл нашей выставки. Изначальный вайб был про обновление и пробуждение. После двух тяжелых ковидных лет наконец-то вспомнить, что у нас есть весна.

Когда все случилось, мы отменили выставку. Понимали, что в первые критические недели, когда все учились жить с осознанием нового мира, [проводить такую выставку] было абсолютно неуместно. Потом пришло понимание — проект планировался с другим посылом, но он сейчас как бинт на незаживающую рану. Причем это не усыпление, не отвлечение и не иллюзия. Я думаю, выставка помогает переключиться с вопроса, за что это мне все, на вопрос, что я могу с этим сделать прямо сейчас. Я надеюсь, что мои работы дадут и некоторое расслабление, и мобилизацию психики.

Я была готова к очень жестким негативным высказываниям, — наверное, существую в своем информационном пузыре. Но все зрители благодарили и говорили, что это им было очень нужно. Здесь очень атмосферно. В первые дни я сама поднималась сюда раза четыре — не для того чтобы потешить свое эго, а чтобы просто посидеть и вспомнить, что у меня внутри, ради чего я живу, что мне дает силы.

Почему ты взяла себе псевдоним Крапива?

Еще в школе у меня был парень, который пытался придумать мне какое-то ласковое прозвище — рыбка, мышка. Я была девушка суровая, и мне это все абсолютно не нравилось. Он перебирал многие прозвища, пока в конце концов ему не надоело и он сказал: «Ты такая крапива!»

Это очень броское слово, к которому невозможно остаться равнодушным. Со временем я поняла, что оно мне хорошо подходит. В некотором роде Крапива стала моей субличностью, которая очень сильно помогала. Я была интровертным, неуверенным ребенком. И это имя меня подстегнуло больше прислушиваться к себе, активнее показывать свое творчество и продвигаться. Оно не сделало из меня другого человека. Оно будто добавило тех качеств, которых не хватало Насте, зато они были у Крапивы.

Ты научилась рисовать сама или ходила в какую-то художественную школу?

Я с детства знала, что буду художником. Ходила в художественные школы, но меня хватало не больше чем на несколько месяцев — не нравилось рисовать натюрморты и пейзажи, я ненавидела гуашь и гипсовые штудии. Понимание, зачем все это нужно, приходит позже, когда ты осознаешь: чтобы выразить то, что у тебя внутри, тебе нужны правила и опора.

Я поступила в политех на графического дизайнера, и у моих одногруппников была очень разная база — кто-то такой же самоучка, как и я, кто-то проходил все этапы последовательно. Мы оказались сильны в разных областях и дотягивали то, чего нам не хватило.

В университете учили рисовать, применять базу. У нас было очень хорошее обучение изобразительному искусству — пары рисунка, скульптуры, живописи, эстетики и графики. Проблема этого образования только в том, что, кроме базы, ничего актуального нам не дали. После выпуска ты не очень понимаешь, как приложить знания. В этом смысле мне самообучение всегда очень помогало.

Порой люди, окончившие художественную школу, не могут уйти в «свободное плавание» из-за внутренних зажимов и критики, которую когда-то слышали от преподавателей. Как это исправить?

Мы все приходим в творчество не для того, чтобы соответствовать правилам, а потому, что есть внутренний порыв что-то донести, рассказать и выразить себя. И ты идешь [к преподавателям] в достаточно уязвимом положении — «я не знаю, научите меня».

В школах программа не индивидуальная, и преподавателю нужно создать условные ограничения на время. Уже ближе к концу обучения эту оградку должны убирать и информировать ученика, что в жизни никаких ограничений нет, — все это были учебные задачи и видение эстетики именно в этом заведении. Но чаще всего этого не происходит.

Все, конечно, зависит от человека — есть замечательные преподаватели старой и новой школы. Но некоторые учителя рассматривают обучение как поле для самоутверждения, хотят вырастить себе подобных и дать им только свою систему. На детские умы это все особенно хорошо ложится. Но нужно понимать, что голос любого критика внутри, особенно у художников, — это голос другого человека.

Сейчас в детских школах этого меньше. К тому же появились другие площадки, онлайн-платформы. Такое разнообразие подталкивает больше затачивать обучение под ученика.

В 2016 году ты стала одним из основателей творческой мастерской «Солома». Как ты пришла к этому? Стало недостаточно только рисования?

Я окончила университет и присматривалась, куда дальше пойти. Мой партнер и подруга Таня Сахалтуева работала преподавателем в официальных учреждениях и хотела переключиться на что-то другое. Нам постоянно поступал запрос от людей, которые видели, как мы рисуем, — спрашивали, как мы это делаем и можно ли так же научиться.

Мы поначалу воспринимали это все в шутку и открывали «Солому» больше для себя, как место, куда можно принести холст и порисовать. Потом мы решили попробовать собрать друзей и начать работать вместе. В процессе мы поняли, что проект превращается во что-то более масштабное — из нашей мастерской в творческую школу, сообщество художников.

Сейчас в нашей команде больше 10 художников. Работаем мы все в разных направлениях — скетчинг, акварель, живопись, иллюстрация, комиксы, портрет.

Сама я веду курсы для людей, у которых уже есть какой-то опыт, но они не знают, как его применить. Современному художнику сейчас нужно разбираться с соцсетями, возможностями для своего представления, NFT и общей диджитализацией — это большая когнитивная нагрузка. Чтобы переварить эту информацию, нужно знать свои сильные стороны и понять, куда ты хочешь идти, о чем ты хочешь говорить.

Иногда люди делят изобразительное искусство на живопись и иллюстрацию. Сталкиваешься ли ты с пренебрежением к своему направлению?

Я не сталкиваюсь, а вот ученики — довольно часто. У меня была ученица, которая только начинала рисовать и делилась работами с родными. Им все нравилось, пока они не увидели планшет, — они решили, что за нее все рисует планшет. Ей так и не удалось доказать, что она все создает сама.

Для меня диджитал всегда был равноценным [живописи]. С ним не нужна мастерская, не нужно возить с собой огромное количество материалов. Хорошая работа с цветом, легкое вхождение, больше возможностей для экспонирования — работу можно выставить сразу, как только она готова.

А где сейчас иллюстраторы могут себя найти?

Иллюстраторы работают везде: в создании цифрового контента, коммерции, книжном издательстве, геймдеве. Также все, что связано с соцсетями, — наполнение, внутренняя коммуникация (от шапок профиля до стикеров). Ну и какие-то собственные комиксы, рассказы, серии, социальные проекты.

Все говорят об NFT. Как думаешь, это временное явление или за этим будущее?

Определенно за этим будущее. Я не могу назвать себя экспертом в этой области, но считаю, что с учетом нынешней экономической ситуации NFT будет развиваться, глобализация никуда не отошла. Многие вещи создаются исключительно в диджитале, у них нет эквивалента на физических носителях. Сейчас мы наблюдаем крушение рынка ценных бумаг, в то время как то, что создано человеком и не имеет аналогов, растет в цене. При таком раскладе искусство может стать новой валютой.

Как и во всех новых явлениях, сначала вылезают радикалы — их очень сильно слышно. Такие проекты очень яркие, и кажется, что в этом и есть суть всего сообщества. Потом это утихает и появляется понимание того, что происходит, приходят уже другие люди — другого уровня и других задач.

Россия — на первом этапе принятия, поэтому мы пока встречаемся с NFT-панками, которые просто творят какую-то дичь. Как правило, это еще и люди перформанса — чем необычнее и бредовее проект, тем больше интереса и популярности он приносит.

Художникам NFT нужен. Тот же диджитал — это огромная интеллектуальная и эстетическая работа. Но при этом ты это делаешь будто бы впустую — ты выставляешь свои работы в интернет, и теперь они принадлежат всему миру. Поэтому и есть желание, чтобы работа, на которую затрачено много времени и сил, получила свое признание.

А что насчет VR-выставок? Не обесценятся ли они сейчас, после того, как все соскучились по реальным вещам и коммуникациям?

Я думаю, в ближайшее время будет «раздиджитализация», потому что мы поняли, что опора только на диджитал-мир может быть чревата. Нам иногда необходим физический носитель.

Реальные вещи будут обретать популярность, но всегда будут ограничены носителем. Даже чтобы показать, например, мою выставку — нужно все собрать, упаковать и перевезти на другую локацию. VR доступен прямо сейчас огромному количеству людей — за этим будущее.

Ты очень активно вела свой «Инстаграм» (21 марта компания Meta, в которую входят «Инстаграм» и «Фейсбук», признана в России экстремистской организацией, мы обязаны указывать это по закону — Прим. ред.) — на твою страницу было подписано 14,5 тысячи человек. Однако недавно его заблокировали. Как справляешься с этим?

Я сознательно ушла из соцсети еще за неделю до блокировки. Я не удаляла свой профиль, только возможность зайти в него. Для меня сейчас «Инстаграм» (21 марта компания Meta, в которую входят «Инстаграм» и «Фейсбук», признана в России экстремистской организацией, мы обязаны указывать это по закону — Прим. ред.) — это пылающая равнина, где проходят эпические битвы мнений, в которых я не хочу участвовать. Это не связано с политикой, это просто огромная эмоциональная нагрузка, которую я сейчас не вывожу. И я не вижу, как могу помочь.

Мне кажется, чем больше сознательно теряешь, тем легче. В 18 лет у меня сгорел жесткий диск со всеми работами, которые были к этому времени. Как ни странно, я испытала облегчение — потому что теперь могу начать все заново. Скорее всего, жизнь и так поставит перед выбором: либо идешь в это сам, либо ждешь, когда это с тобой сделают. Я предпочитаю быть действующим лицом.

Со своими зрителями я буду коммуницировать в «Телеграме» — он мне очень нравится. Теперь мы все живем одним днем. Сегодня «ВКонтакте» и «Телеграм» работают — уже хорошо.

Сейчас некоторые творческие люди уезжают из России. Важно ли тебе находиться здесь, в Сибири? Или ты «человек мира»?

Я сильнее здесь, на своей земле. Со мной явно лучше, чем без меня, — точно так же, как и с другим человеком, который уходит или уезжает. Исключая совсем редкие и радикальные случаи, конечно. Я люблю мир, но дом мой здесь.

Сейчас, конечно, неподходящее время для долгосрочных планов, но есть ли у тебя какие-то направления на будущее или зачатки новых проектов?

Следующее — книга. Мои подписчики, друзья и близкие очень долгое время меня спрашивали, когда выставка и когда книга. С выставкой я отстрелялась, и теперь нет преград к тому, чтобы написать книгу.

Это тоже будут сказки. И это будут не те, что я уже выпускала, а от и до написанные, созданные, сверстанные, продуманные как единый проект. Несколько работ, которые сейчас есть на экспозиции, — это страницы из будущей книги.

Я всегда ждала более удачного момента, [чтобы выпустить книгу]. Теперь мне понятно, что этот момент не наступит. Лучшего времени, чем сейчас, уже не будет.

Читайте также:

Арт-ликбез: как блогерка из Иркутска нескучно рассказывает о классическом искусстве

«Меня постоянно упрекают, что я как-то не так помню». Оксана Васякина — о мифологизированной Сибири, свободной литературе и поэзии не для всех

«Никто не докажет мне, что я хрупкая женщина». Иркутские предпринимательницы — о бизнесе, который построили сами

Еще больше интересного — в телеграм-канале «Верблюда в огне»!